Легкомыслие как вид неосторожной формы вины

Новацией УК РФ 1996 г. (далее — УК) является понятие «легкомыслие», которое в определенном смысле ново и для теории уголовного права. До при­нятия действующего закона в теории уголовного права практически обще­признанными были два вида неосторожной формы вины — самонадеянность и небрежность. В настоящий момент Уголовный кодекс видами неосторож­ности называет легкомыслие и небрежность. Это дает основание полагать, что на смену самонадеянности как вида неосторожной формы вины пришло легкомыслие. Поэтому представляет и практический, и теоретический инте­рес осмысление этого нового понятия и сравнительный анализ легкомыслия и самонадеянности.

В соответствии с ч. 2 ст. 26 УК преступление признается совершенным по легкомыслию, если лицо предвидело возможность наступления общест­венно опасных последствий своих действий (бездействия), но без достаточ­ных к тому оснований самонадеянно рассчитывало на предотвращение этих последствий. В законодательном определении легкомыслия используется термин «самонадеянно», тогда как в УК РСФСР 1960 г. упоминался термин «легкомысленно», иными словами, легкомыслие определяется через самона­деянность, а самонадеянность ранее определялась через легкомыслие. Такая эволюция, по меньшей мере, порождает два вопроса: первый — почему зако­нодатель заменил самонадеянность на легкомыслие, второй — есть ли отли­чие между самонадеянностью и легкомыслием или же это тождественные, взаимозаменяемые понятия?

Найти ответы на указанные вопросы поможет обращение к истории российского уголовного законодательства и грамматическому толкованию уголовно-правовых норм. Понятие «легкомыслие» было известно и ранее, до 1996 г. В соответствии с п. «з» ст. 12 раздела III «О преступлении и наказа­нии» Руководящих начал по уголовному праву РСФСР 1919 г. легкомыслие и небрежность названы в качестве субъективных признаков, характеризую­щих деяние. В УК РСФСР 1922г. отсутствуют понятия «легкомыслие» и «небрежность», но в нем были заложены основы деления неосторожной вины на виды. Согласно п. «б» ст. 11 УК 1922 г. наказанию подлежал тот, кто действовал неосторожно, т. е. легкомысленно надеялся предотвратить послед­ствия своих действий или же не предвидел их, хотя и должен был предвидеть. В учебной литературе этого периода выделяли два вида неосторожности — самонадеянность и небрежность.1 В п. «и» ст. 25 Постановления 2-й сессии ВЦИК X созыва от 10 июля 1923 г. «Об изменениях и дополнениях Уголов­ного кодекса РСФСР» неосторожность и легкомыслие названы в качестве самостоятельных обстоятельств, которые учитывались при определении меры наказания,2 т. е. легкомыслие было выведено за пределы понятия неос­торожности, следовательно, с ним не отождествлялось и не рассматривалось в качестве одного из видов неосторожности.

В соответствии с п. «б» ст. 6 Основных начал уголовного законодатель­ства СССР и союзных республик 1924 г. меры социальной защиты судебно-исправительного характера применялись лишь в отношении лиц, которые, действуя неосторожно, не предвидели последствий своих действий, хотя и должны были их предвидеть, или легкомысленно надеялись предотвратить таковые последствия. Это понимание неосторожности практически без изменений было закреплено в УК РСФСР редакции 1926 г., согласно п. «б» ст. 10 которого в отношении лиц, совершивших общественно опасные дей­ствия, меры социальной защиты судебно-исправительного характера при­менялись лишь в тех случаях, когда эти лица действовали неосторожно, т. е. не предвидели последствий своих поступков, хотя и должны были предви­деть их, или легкомысленно надеялись предотвратить такие последствия.

С принятием в 1958 г. Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик понятие неосторожности было более детализировано. Данной форме вины была посвящена отдельная ст. 9 «Совершение преступ­ления по неосторожности», согласно которой преступление признавалось совершенным по неосторожности, если лицо, его совершившее, предвидело возможность наступления общественно опасных последствий своего дей­ствия или бездействия, но легкомысленно рассчитывало на их предотвраще­ние либо не предвидело возможности наступления таких последствий, хотя должно и могло их предвидеть. В учебнике, изданном в 1959 г., отмечалось, что «неосторожность может быть в виде самонадеянности (преступное легко­мыслие) и в виде небрежности»,3 тем самым ставился знак равенства между преступной самонадеянностью и преступным легкомыслием. Статья 9 УК РСФСР 1960 г. полностью воспроизводила положения ст. 9 Основ 1958 г. В 1940 — 1950-е годы в теории уголовного права господствующим было деле­ние неосторожности на небрежность и самонадеянность. Однако, например, М. А. Чельцов предлагал выделить новую форму вины — «заведомость», которая, по мнению автора, должна объединить в себе виды различных форм вины — косвенный умысел и самонадеянность.4

Основы уголовного законодательства Союза ССР и республик 1991 г. закрепляли традиционный в теории взгляд на виды неосторожности. В ч. 2 ст. 12 Основ отмечалось, что преступлением, совершенным по неосторожности, признается общественно опасное деяние, совершенное по самонадеянности или небрежности. Преступление считалось совершенным по самонадеянности, если лицо предвидело возможность наступления общественно опасных послед­ствий своего действия или бездействия, но легкомысленно рассчитывало на их пред отвращение. А совершенным по небрежности признавалось преступ­ление, если лицо, его совершающее, не предвидело возможности наступления общественно опасных последствий своего действия или бездействия, хотя должно было и могло их предвидеть (ч. 3 ст. 12 Основ 1991 г.).

Проект Уголовного кодекса России, разработанный Министерством юстиции РСФСР, исходил из традиционной точки зрения по вопросу о видах вины. Статья 23 данного проекта называла два вида неосторожности: само­надеянность и небрежность.

Понятие «легкомыслие» как вид неосторожности вновь появилось (после долгих лет забвения) в проекте Уголовного кодекса РФ, внесенного на обсуждение депутатами Государственной Думы — членами Комитета по законодательству и судебно-правовой реформе и Комитета по безопасности и опубликованного для всенародного обсуждения 25 января 1995 г. Понятие легкомыслия, предложенное в данном проекте, без изменений было принято Государственной Думой и одобрено Советом Федерации, иными словами, без изменений вошло в УК РФ 1996 г., в соответствии с ч. 2 ст. 26 которого пре­ступление признается совершенным по легкомыслию, если лицо предвидело возможность наступления общественно опасных последствий своих дей­ствий (бездействия), но без достаточных к тому оснований самонадеянно рассчитывало на предотвращение этих последствий.

На сегодняшний день в теории уголовного права нет единой трактовки легкомыслия. Например, А. И. Рарог отмечает, что при легкомыслии лицо всегда осознает отрицательное значение возможных последствий для обще­ства, поэтому оно и стремится к их предотвращению, а следовательно, сознает потенциальную общественную опасность своего деяния (действия или без­действия). Возможность наступления общественно опасных последствий предвидится как абстрактная: субъект предвидит, что подобные действия могут повлечь за собой общественно опасные последствия, но полагает, что в конкретной ситуации они не наступят. Лицо легкомысленно, несерьезно подходит к оценке обстоятельств, которые, по его мнению, должны были предотвратить наступление общественно опасных последствий, в действи­тельности же данные обстоятельства оказались неспособными противодей­ствовать его наступлению.5 Сходную позицию занимает И. М. Тяжкова. Она, в частности, отмечает, что лицо, действующее легкомысленно, всегда осоз­нает отрицательное значение возможных последствий и именно поэтому воз­лагает на определенные обстоятельства надежду на их предотвращение. Отсюда автор приходит к выводу о том, что при легкомыслии виновный осоз­нает потенциальную общественную опасность своего действия или бездейст­вия.6 По своей сути, такое понимание легкомыслия совпадает с самонадеянностью — видом неосторожности, выделяемым теоретиками уголовного права до принятия УК РФ.

Оригинально, но с отступлениями от положений уголовного закона, дано определение легкомыслия авторами учебника, изданного в 1998 г. под редакцией А. Н. Игнатова и Ю. А. Красикова. По мнению авторов названного издания, «легкомыслие имеет место, если лицо, совершившее уголовно про­тивоправное деяние, сознавало признаки совершаемого им действия или без­действия, имело возможность и было обязано сознавать их, предвидело воз­можность наступления вредных последствий, но без достойных оснований самонадеянно рассчитывало на предотвращение этих последствий, однако расчет этот был легкомысленным, в силу чего и наступили вредные послед­ствия».7

Такое определение легкомыслия вызывает, по меньшей мере, два возра­жения. Во-первых, включение в понятие легкомыслия, хотя и в его интеллек­туальный, а не в волевой момент, как при небрежности, субъективного кри­терия (наличия возможности осознавать признаки совершаемого действия или бездействия) и объективного (обязанности сознавать их) вряд ли способ­ствует уяснению особенностей данного вида вины, а также затрудняет его разграничение с небрежностью. Законодатель, определяя легкомыслие, не пользуется ни объективным, ни субъективным критериями.

Во-вторых, замена законодательного понятия «достаточные» (основания) на «достойные» придает совершенно новый оттенок легкомыслию, поскольку эти понятия не являются синонимами. Отождествление их ведет к сужению понятия легкомыслия и соответственно к расширению косвенного умысла, что в конечном счете может привести к неверной квалификации преступления, назначению несправедливого уголовного наказания и вытекающим отсюда негативным уголовно-правовым последствиям. Кроме того, в ч. 2 ст. 26 УК РФ, в отличие от определения авторов, речь идет об общественно опасных, а не о вредных последствиях. В ч. 1 ст. 14 УК в качестве одного из обязательных признаков преступления также названа общественная опасность, а не вредо­носность. Поэтому и теоретическое определение легкомыслия должно бази­роваться на законодательных положениях. Но вместе с тем не всегда законо­дательная терминология правильно отражает сущность того или иного понятия. Такая ситуация, думаю, наблюдается и в законодательном определении легко­мыслия. В частности, нельзя определять легкомыслие через самонадеянность и наоборот, поскольку это два самостоятельных понятия, имеющих свою специ­фику. По определению В. Даля, легкомыслие — это необдуманность, опро­метчивость, неосновательность в речах и поступках, ветреность. В отличие от легкомыслия самонадеянность — лишнее доверие к силам и способностям своим, к личным качествам; небреженье к чужой опытности, советам и помощи.8 Из законодательного определения легкомыслия термин «самона­деянно» следует исключить. В 1947 г. В. Лифшиц определял легкомыслие как такое отношение человека к преступным последствиям своего деяния, при котором он «предвидел возможность их наступления, но рассчитывал их предотвратить, исходя при этом из конкретных обстоятельств, которые в дей­ствительности не были достаточным основанием для такого расчета, но субъект считал их таким основанием, так как не проявил достаточной осмотрительно­сти при их оценке».9 Это определение хорошо отражает сущность легкомыс­лия, однако не отличается лаконичностью, которая должна быть свойственна законодательному определению. Его целесообразно изложить в следующей редакции: «Преступление признается совершенным по легкомыслию, если лицо предвидело абстрактную возможность наступления общественно опас­ных последствий своих действий (бездействия), но без достаточных к тому оснований рассчитывало на их предотвращение».

Предвидение виновным абстрактной возможности наступления обще­ственно опасных последствий своих действий (бездействия), полагаю, озна­чает предвидение общественно опасных последствий в таких ситуациях, которые являются однотипными с той, в которой находится действующее по легкомыслию лицо. При этом оно рассчитывает на предотвращение общест­венно опасных последствий своего деяния, для чего и предпринимает доста­точные, на его взгляд, усилия. Все это, по мнению виновного, позволит пре­дотвратить общественно опасные последствия. Но такой расчет не оправ­дался, в реальной действительности достаточных оснований для подобного расчета не было, поэтому последствия наступили. Например, водитель авто­машины едет с превышением скорости, надеясь на то, что в случае опасности успеет затормозить. Однако его надежда не оправдалась; перед красным сиг­налом светофора он не смог вовремя затормозить и сбил пешехода, перехо­дившего улицу на зеленый для него сигнал светофора. Водитель проявил лег­комыслие, поскольку рассчитывал на предотвращение общественно опасных последствий без достаточных к тому оснований.

В уголовно-правовой литературе неоднозначно решен вопрос относи­тельно интеллектуального момента легкомыслия. В частности, А. В. Наумов интеллектуальный момент легкомыслия видит в предвидении возможности наступления общественно опасных последствий своего действия или бездей­ствия.10 Аналогично интеллектуальный момент легкомыслия определяет Р. Р. Галиакбаров.11 Н. К. Семернева высказала точку зрения, согласно которой интеллектуальный критерий легкомыслия не исчерпывается предвидением абстрактной возможности наступления общественно опасных последствий, а включает и осознание виновным общественной опасности совершаемого действия (бездействия).12 Отличную от приведенных позицию предложил В. А. Якушин, признав самонадеянный расчет интеллектуальным признаком легкомыслия.13 Данный вывод автор обосновывает двумя моментами. Во-пер­вых, по его мнению, рассчитывать, сопоставлять, определять достаточность или недостаточность оснований по избежанию последствий — это функция интеллекта. Во-вторых, этимология понятия «самонадеянно» означает «понимать, сознавать фактическую и социальную сторону того, что может наступить и с помощью чего можно пресечь наступление чего-то».14

Наиболее правильной представляется позиция тех авторов, которые интеллектуальный момент легкомыслия определяют как осознание лицом общественно опасного характера деяния и предвидение абстрактной воз­можности наступления общественно опасных последствий.15 Лицо, дейст­вующее по легкомыслию, сознает потенциальную общественную опасность своего действия или бездействия.16 Психологический механизм поведенческого акта при неосторожных деяниях не отличается от механизма умышленных преступлений. Различия носят лишь нормативный характер. В неосторожных преступлениях также есть то или иное отношение лица к своим действиям (бездействию) и наступившим последствиям.17 Законодатель полностью не игнорирует психическое отношение лица к общественно опасному деянию в неосторожных преступлениях. Попытаемся аргументировать это положе­ние, используя метод от противного. В соответствии с ч. 1 ст. 28 УК деяние признается совершенным невиновно, если лицо, его совершившее, не осоз­навало и по обстоятельствам дела не могло осознавать общественной опас­ности своих действий (бездействия). Невиновное причинение вреда этого вида, с позиции законодательного определения, граничит с пониманием небрежности для формальных составов преступлений, хотя реальное сущест­вование такой конструкции теоретики уголовного права зачастую отрицают. Вместе с тем на основе этого же законодательного определения можно заклю­чить, что если лицо, совершая деяние, не осознавало, но по обстоятельствам дела могло осознавать общественную опасность своих действий (бездейст­вия), такое психическое отношение к содеянному нельзя признать невинов­ным причинением вреда. Эта характеристика не может свидетельствовать ни о прямом и косвенном умыслах, ни о легкомыслии. В данном определении использован субъективный критерий небрежности — наличие у лица воз­можности осознавать общественную опасность действий (бездействия). Это позволяет высказать суждение о том, что законодатель признает совершенным преступление по небрежности, если лицо, его совершившее, не осознавало общественной опасности своих действий (бездействия), но по обстоятельствам дела могло и должно ее осознавать. Это, в свою очередь, подтверждает то, что законодатель полностью не игнорирует психическое отношение лица к обще­ственно опасному деянию в неосторожных преступлениях.

1 См., напр.: Познышев С. В. Учебник уголовного права. Очерк основных начал Общей и Особенной части науки уголовного права. Общая часть. М., 1923. С. 121.

2 Сборник документов по истории уголовного законодательства СССР и РСФСР. 1917-1952 / Под ред. И. Т. Голикова. М., 1953. С. 160.

3 Советское уголовное право. Общая часть/ Под ред. В. М. Чхиквадзе. М., 1959. С. 171.

4 Чельцов М. Спорные вопросы учения о преступлении // Социалистическая закон­ность. 1947. №4. С. 8.

5 Уголовное право Российской Федерации. Общая часть: Учебник / Под ред. Б. В. Здра-вомыслова. М., 1996. С. 180.

6 Курс уголовного права. Общая часть. Т. 1: Учение о преступлении/Под ред. Н. Ф. Куз­нецовой и И. М. Тяжковой. М., 1999. С. 324.

7 Уголовное право России: Учебник для вузов: В 2 т. Т. 1. Общая часть / Под ред. А. Н. Игнатова и Ю. А. Красикова. М., 1998. С. 190.

8 Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т.П. М., 1979. С.243; XIV. М., 1980. С. 134.

9 Лифшиц В. К вопросу об эвентуальном умысле // Советское государство и право. 1947. № 7. С. 42. — Цит. по: Утевский Б. С. Вина в советском уголовном праве. М., 1950. С. 266.

10 Наумов А. В. Указ. соч. С. 219.

11 Галиакбаров Р. Р. Уголовное право. Общая часть: Учебник. Краснодар, 1999. С. 158.

11 Уголовное право. Общая часть: Учебник для вузов / Под ред. И. Я. Козаченко и З. А. Незнамовой. М., 1998. С. 192.

13 Якушин В. А. Субъективное вменение и его значение в уголовном праве. Тольятти, 1998. С. 140.

14 Там же. С. 140-141.

15 Более подробно позиция автора статьи изложена в учебнике, опубликованном в 1997 г. (см.: Уголовное право Российской Федерации. Общая часть: Учебник / Под ред. Р. Р. Галиакбарова. Саратов, 1997. С. 196-197).

16 Уголовное право Российской Федерации. Общая часть: Учебник / Под ред. Б. В. Здравомыслова. М., 1996. С. 180; Курс уголовного права. Общая часть. Т. 1: Учение о преступ­лении / Под ред. Н. Ф. Кузнецовой и И. М. Тяжковой. С. 324.

17 Комментарий к Уголовному кодексу РФ / Под ред. А. В. Наумова. М., 1996. С. 92.