Уголовное судопроизводство является важнейшей сферой государственной деятельности. Именно от того, насколько справедливо разрешаются социальные конфликты, выражающиеся в совершении преступлений, зависит эффективность деятельности многих социальных институтов.
В Конституции РФ закреплено неотъемлемое право каждого человека на свободу и личную неприкосновенность (ст. 22). С другой стороны, государством установлен ряд мер в виде законодательных актов и проч., направленных на обеспечение судопроизводства по уголовным делам. Именно поэтому применение мер процессуального принуждения обеспечивается целым комплексом правовых предписаний.
Действительно, только справедливость разрешения уголовного дела оправдывает применение ограничений прав и свобод человека. Это обусловливает необходимость комплексного разрешения целого ряда проблем, возникающих при реализации соответствующих положений уголовно-процессуального законодательства.
Важнейшее значение имеет вопрос об условиях правомерности применения мер уголовно-процессуального принуждения, ибо они направлены в основном на ограничение конституционных прав и свобод.
По нашему мнению, меры уголовно-процессуального принуждения могут быть применены: 1) только в сфере уголовного судопроизводства и по возбужденному уголовному делу; 2) уполномоченными на это субъектами процесса; 3) при наличии обстоятельств, требующих применения этих мер; 4) только в отношении прямо перечисленных в законе лиц.
Вопросу классификации мер уголовно-процессуального принуждения посвящена обширная библиография. Для нашего исследования наиболее удобным представляется разделение данных мер по степени принудительного воздействия, в соответствии с которой могут быть условно выделены следующие группы: 1) меры принуждения, связанные с лишением свободы; 2) меры принуждения, не связанные с лишением свободы. К первой группе следует отнести задержание и заключение под стражу, а ко второй - остальные меры принуждения, закрепленные в разделе IV УПК РФ.Применению мер уголовно-процессуального принуждения должно предшествовать доказывание обстоятельств, подтверждающих необходимость такого решения.Основная проблема, возникающая при использовании такой меры, как задержание подозреваемого, связана, на наш взгляд, с установлением достаточности информации, на основании которой должностное лицо уголовного судопроизводства принимает решение об ограничении свободы гражданина. Как считает профессор И.Л. Петрухин, существует обратная зависимость между тяжестью совершенного преступления и вероятностью допустить ошибку при задержании лица. На наш взгляд, зависимость действительно существует, однако связана она не с тяжестью преступления, а с его "явностью". Так, вероятность ошибки более велика при задержании лица по подозрению в убийстве, совершенном в условиях неочевидности, нежели при задержании лица в момент совершения им хулиганства в общественном месте.
Следует признать противоречащим требованиям закона положение, когда в случае недостаточности оснований для задержания по одному из пунктов ч. 1 ст. 91 УПК РФ к лицу в качестве альтернативы может быть применено задержание в порядке ч. 2 этой статьи на основании "иных данных", существо которых в протоколе задержания не указывается. На недопустимость подобных фактов обращают внимание и авторы комментария к Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, рекомендуя рассматривать в качестве основного условия задержания лица именно обоснованность подозрения.Этой же нормой предусмотрена возможность задержания лица при наличии "иных данных", если прокурором, а также следователем или дознавателем с согласия прокурора в суд направлено ходатайство об избрании в отношении указанного лица меры пресечения в виде заключения под стражу. Тем самым сторона обвинения может обосновывать задержание сугубо формальным моментом - направлением в суд соответствующего ходатайства.В данном случае следует предложить изменение, которое, на наш взгляд, эту проблему снимет. В законе целесообразно предусмотреть отдельную статью "Задержание подозреваемого и обвиняемого для разрешения вопроса об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу", в которой будет содержаться норма, позволяющая задерживать лицо для разрешения вопроса о его заключении под стражу только при наличии соответствующих доказательств.Существенная проблема возникает и при разграничении фактического и уголовно-процессуального задержания. Законодатель поступил весьма прогрессивно, определив в п. 11 ст. 5 УПК РФ задержание как меру процессуального принуждения, применяемую органом дознания, дознавателем, следователем или прокурором на срок не более 48 часов с момента фактического задержания лица по подозрению в совершении преступления. Данное правило, на первый взгляд, полностью соответствует положениям Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. Вместе с тем ни в вышеупомянутой норме, ни где-либо в ином месте УПК определения фактического задержания не дано. Это сразу же вызвало резкие расхождения во взглядах правозащитников и лиц, представляющих "силовые" структуры. Первые полагают, что фактическое задержание наступает в момент лишения лица свободы передвижения независимо от причин, по которым это произошло. Вторая группа юристов, обосновывая свое мнение именно отсутствием четкого определения фактического задержания, говорит о том, что фактическое задержание наступает в момент доставления лица в орган, осуществляющий производство по уголовному делу.
Можно было бы высказать массу доводов в пользу каждой из спорящих сторон. Однако, на наш взгляд, в любом случае имеет место недостаточная правовая регламентация этого весьма важного вопроса. Но именно поэтому, вплоть до устранения указанного пробела, определение момента фактического задержания должно происходить с учетом тезиса о толковании всех сомнений "в пользу задерживаемого лица" и исчисляться с момента, когда лицо было лишено возможности свободно передвигаться.Следователи при осуществлении производства по УПК РФ столкнулись с еще одной достаточно сложной проблемой: как соотносить задержание лица на месте совершения преступления с необходимостью в течение трех часов и возбудить уголовное дело с получением согласия прокурора, и оформить протокол задержания подозреваемого. Если следователь, помимо фактического задержания лица, должен произвести осмотр места происшествия, то трех часов заведомо недостаточно, чтобы составить постановление о возбуждении уголовного дела и представить материалы прокурору. Если же следователь сразу после фактического задержания лица составит постановление о возбуждении уголовного дела и направится к прокурору за получением согласия, он рискует утратой важных доказательств, которые могли бы быть получены в результате осмотра места происшествия. И, наконец, если следователь составит постановление о задержании лица без возбуждения уголовного дела, он нарушит категорический запрет применять меры процессуального принуждения до возбуждения уголовного дела. Заметим, что проблема еще более обостряется, если следователь или орган дознания находится вдали от прокурора, на расстоянии, которое физически невозможно преодолеть за три часа.Из данной ситуации наиболее целесообразен следующий выход: разрешить следователю или дознавателю при необходимости задерживать лицо по подозрению в совершении преступления и немедленно возбуждать уголовное дело своим постановлением. Его законность и обоснованность впоследствии может проверить прокурор и при несогласии вынести постановление о прекращении уголовного дела. Если самостоятельно возбуждать уголовные дела и производить неотложные следственные действия без согласия прокурора могут, например, руководители геологоразведочных партий и зимовок, удаленных от мест расположения органов дознания, то непонятно, почему следователь или орган дознания, находящийся на аналогичном удалении от прокурора, этого делать не вправе.Некоторые сомнения в целесообразности вызывает и факт закрепления в ст. 94 УПК РФ оснований освобождения подозреваемого. Эксперт Совета Европы Стефан Трексель (Швейцария), производивший в 2001 году анализ проекта УПК РФ с позиций его соответствия положениям Конвенции о защите прав человека и основных свобод, по данному поводу высказал следующее существенное замечание. По его словам, "подход к лишению человека свободы с позиций охраны прав человека основывается на принципе praesumptio libertatis. Это означает, что в законе должны быть указаны основания, которые допускают в исключительном порядке лишить человека свободы. Если эти основания отсутствуют, лицо должно быть освобождено. Освобождению не надо "быть на основании закона" или "законным" либо производиться "в порядке, предписанном законом". Здесь также уместно сослаться на п. 4 ст. 5 Конвенции, который гласит: "Каждый, кто лишен свободы в результате ареста или заключения под стражу, имеет право на безотлагательное рассмотрение судом правомерности его заключения под стражу и на освобождение, если его заключение под стражу признано судом незаконным". Таким образом, дополнительное закрепление в УПК РФ оснований освобождения подозреваемого является излишним.Говоря о мерах пресечения, сразу же следует заметить, что основанием для применения любой из них являются конкретные доказательства, свидетельствующие о том, что обвиняемый (в исключительных случаях - подозреваемый), находясь на свободе, совершит одно из следующих действий: 1) скроется от дознания, предварительного следствия или суда; 2) может продолжать заниматься преступной деятельностью; 3) может угрожать свидетелю, иным участникам уголовного судопроизводства, уничтожить доказательства либо иным путем воспрепятствовать производству по уголовному делу (ч. 1 ст. 97 УПК РФ).
Ранее существовали иные точки зрения по поводу оснований, необходимых для принятия решения о применении мер пресечения. Так, ряд авторов относили к ним предположение о том, что обвиняемый совершит одно из действий, указанных в ч. 1 ст. 89 УПК РСФСР (ст. 97 действующего УПК РФ), будет вести себя ненадлежащим образом, что выразится в нарушении процессуальных обязанностей <**>. Рассматривая данные высказывания, заметим, что их недостаток состоит в том, что в качестве оснований для принятия решения предлагалось использовать не доказательства, а лишь предположения о возможности негативного поведения лица.При этом до сих пор остаются актуальными слова выдающегося итальянского юриста XVIII века Чезаре Беккариа относительно необходимости строжайшего соблюдения требований закона при аресте: "Существует довольно распространенное заблуждение, которое заключается в том, что решение вопросов тюремного заключения граждан... следует оставлять на усмотрение судьи, который является лишь исполнителем законов. Это противоречит самой цели общества - обеспечивать личную безопасность граждан. Основания должны быть зафиксированы в законе, а не определяться судьями, решения которых всегда ущемляют гражданские свободы, за исключением случаев, когда они прямо вытекают из общих принципов действующего законодательства". Как справедливо отметил И.Л. Петрухин, заключение под стражу создает серьезные ограничения свободы личности, что позволяет признать исключительный характер ее применения <**>.В этой связи необходимо остановиться на проблеме обеспечения лицу, в отношении которого применяется данная мера, реальной возможности представлять следователю, дознавателю, прокурору и суду сведения, которые могут повлиять на вид избираемой меры пресечения в сторону ее смягчения. Прежде всего следует заметить, что в связи с установлением порядка заключения лица под стражу по судебному решению появились проблемы, связанные с изменением роли прокурора в данной процедуре. В соответствии с ч. 3 ст. 96 УПК РСФСР при решении вопроса о санкции на арест прокурор был обязан тщательно ознакомиться со всеми материалами дела, содержащими основания для заключения под стражу, и в необходимых случаях лично допросить подозреваемого или обвиняемого, а несовершеннолетнего подозреваемого или обвиняемого - во всех случаях. В рамках же процедуры, предусмотренной ст. 108 УПК РФ, для того чтобы возбудить перед судом соответствующее ходатайство, следователь и дознаватель должны получить лишь согласие прокурора, причем ни в данной статье, ни в ст. 37 УПК РФ обязанности прокурора, аналогичные ранее существовавшим, не установлены.Как известно, прокурор на стадии предварительного расследования уполномочен осуществлять от имени государства уголовное преследование, а также надзор за процессуальной деятельностью органов дознания и органов предварительного следствия (ч. 1 ст. 37 УПК РФ). Представляется, что отсутствие у прокурора четко прописанных в законе надзорных обязанностей при заключении лица под стражу однозначно переводит его в положение представителя стороны обвинения, нивелируя тем самым всю процедуру получения его согласия.Кроме того, возникает вопрос: вправе ли прокурор при даче согласия, помимо выяснения оснований для избрания меры пресечения, устанавливать и виновность лица? Если встать на точку зрения, что прокурор в данном случае не должен стремиться к установлению виновности, то следует признать, что дача прокурором согласия на возбуждение перед судом ходатайства будет производиться по формальным признакам соблюдения требований, перечисленных в статье 97 УПК РФ.
Мы же считаем, что прокурор, помимо проверки наличия оснований для избрания данной меры пресечения, обязан убедиться и в том, что лицо действительно является виновным. Ведь вполне возможно, что обвиняемый (подозреваемый), находясь на свободе, может скрыться от дознания, предварительного следствия или суда, продолжать заниматься преступной деятельностью, будет угрожать свидетелю, иным участникам уголовного судопроизводства, уничтожит доказательства либо иным путем воспрепятствует производству по уголовному делу, однако доказательств его виновности в совершении преступления, в связи с которым лицо заключается под стражу, будет явно недостаточно.Следующая проблема состоит в том, что в ч. 1 ст. 108 УПК РФ предусмотрена возможность заключения под стражу лица по уголовным делам о преступлениях, за которые законом предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок до двух лет, при наличии одного из следующих обстоятельств: 1) подозреваемый или обвиняемый не имеет постоянного места жительства на территории Российской Федерации; 2) его личность не установлена; 3) им нарушена ранее избранная мера пресечения; 4) он скрылся от органов предварительного расследования или от суда.Несомненно, данная норма призвана обеспечивать экономию мер процессуального принуждения, однако на практике при ее применении может возникнуть ряд спорных моментов.
Во-первых, как показывает изучение уголовных дел, при последующей переквалификации деяния на менее тяжкое, нежели то, за которое предусмотрено наказание свыше двух лет, во многих случаях мера пресечения оставалась неизмененной независимо от того, имелись ли дополнительные основания для ее избрания. Эта негативная практика имеет место, поскольку в законе не содержится четкого указания на необходимость немедленного освобождения лица из-под стражи, если обвинение в отношении его было изменено на менее тяжкое, и отсутствуют дополнительные обстоятельства, которые позволяют применить данную меру и при обвинении в менее тяжком преступлении.Во-вторых, обвинение может быть предъявлено следствием по более тяжкой статье УК РФ, чем это деяние должно квалифицироваться в действительности, чтобы в качестве меры пресечения можно было избрать заключение под стражу. Запрет подобных действий в УПК РФ, к сожалению, не установлен.
Дополнительные проблемы могут возникнуть при избрании меры пресечения в виде заключения под стражу в отношении несовершеннолетних. Так, в соответствии с ч. 2 ст. 108 УПК РФ к несовершеннолетнему подозреваемому или обвиняемому заключение под стражу может быть применено в случае, если он подозревается в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления. Лишь в исключительных случаях эта мера пресечения может быть избрана в отношении несовершеннолетнего, подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления средней тяжести.Вместе с тем не до конца выясненным остается следующий важный момент: распространяется ли на несовершеннолетних закрепленное в ч. 1 ст. 108 УПК РФ правило о том, что исключительные случаи имеют место, когда подозреваемый или обвиняемый не имеет постоянного места жительства на территории Российской Федерации, его личность не установлена, им нарушена ранее избранная мера пресечения или он скрылся от органов предварительного расследования либо от суда. Из содержания же ч. 2 этой статьи теоретически можно сделать и довольно неутешительный вывод о том, что несовершеннолетние оказались в более тяжелом, чем взрослые, положении, так как исключительность случаев будет определять не закон, а усмотрение должностных лиц уголовного судопроизводства.Новая и достаточно важная проблема возникла в связи с процедурой рассмотрения судьей ходатайства о заключении под стражу. В части 4 ст. 108 УПК РФ в обезличенной форме говорится о том, что "неявка без уважительных причин сторон, своевременно извещенных о времени судебного заседания, не является препятствием для рассмотрения ходатайства, за исключением случаев неявки обвиняемого". Неясно, кто именно должен извещать стороны о времени такого заседания. Например, В. Горобец предлагает возложить данную обязанность на должностное лицо органов прокуратуры. Мы не согласны с этой позицией. В условиях состязательности сторона защиты будет объективно заинтересована в том, чтобы после неявки в судебное заседание сообщить о своей неосведомленности относительно срока его начала. Поэтому данную обязанность следует возложить на судью, тем более что в ч. 3 ст. 15 УПК РФ прямо закреплена обязанность суда создавать необходимые условия для исполнения сторонами их процессуальных обязанностей и осуществления предоставленных им прав.