Регулирование брачных отношений у русских славян в семейном праве

Повесть о начале Русской земли, описывая размещение, пересчитывает племена, на которые они делились, указывая, где поселилось. Трудно уяснить, какая форма общежития господствовала у восточных славян в эпоху их расселения по нашей равнине. В эпоху расселения родовой союз оставался господствующей формой быта у восточных славян. По крайней мере Повесть временных лет только эту форму изображает с некоторой отчетливостью:
  “живяху кождо с своим родом и на своих местах, владеюще каждо родом своим”. Это значит, что родственники жили особыми поселками, не вперемежку с чужеродцами. Но это едва ли были первобытные цельные родовые союзы ход расселения должен был разбивать такое общежитие. Родовой союз держится крепко, пока родичи живут плотными кучами, но колонизация и свойства края, куда она направлялась, разрушали совместную жизнь родичей.

  Родовой союз держался на двух опорах: на власти родового старшины и на нераздельности родового имущества. Родовой культ, почитание предков освещали и скрепляли обе эти опоры. Но власть старшины не могла с одинаковой силой простираться на все родственные дворы, разбросанные на обширном пространстве среди лесов и болот. Место родовладыки в каждом дворе должен был уступить домовладыке, хозяину двора, главе семейства.

  В то же время характер лесного земледельческого хозяйства завязавшегося в Поднепре, разрушая мысль о нераздельности родового имущества. Лес приспособлялся к промышлам усилиями отдельных дворов, после расчищалось трудом отдельных семейств; такие лесные и полевые участки получали значение частного семейного имущества. Родичи помнили свое кровное родство, чтили общего родового деда, хранили родовые обычаи и предания; но в области права, в практических житейских отношениях обязательная юридическая связь между родичами расстраивалась все более. Это наблюдение мы припомним, когда в древнейших памятниках русского гражданского права будем искать и не найдем явственных следов родового порядка наследования. В строе частного гражданского общежития старинный русский двор, сложная семья домохозяина с женой и детьми и неотделенными родственниками, братьями, племянниками, служил переходной ступенью от древнего рода к новейшей простой семье и соответствовал древней римской фамилии. Это разрушение родового союза, распадение на дворы или сложные семьи оставило о себе некоторые следы в народных поверьях и обычаях. Юридическое разложение родового союза делали возможным взаимное сближение родов, одним из средств которого служил брак. Начальная летопись отметила, хотя и не совсем полно и отчетливо, моменты этого сближения, отразившиеся на форме брака и имевшие некоторую связь с ходом того же расселения. Первоначальные однодворки, сложные семьи ближайших родственников, которыми размещались восточные славяне с течением времени разрастались в родственные селения, помнившие о своем общем происхождении, память о котором сохранялась в отческих названиях таких сел: Жидчичи, Мирятичи, Дедичи, Дедогостичи. Для таких сел, состоявших из одних родственников, важным делом было добывание невест. При господстве многоженства своих недоставало, а чужих не уступала их родня добровольно и даром. Отсюда необходимость похищений. Они совершались, по летописи, “на игрищах межю селы, на религиозных праздниках в честь общих неродовых богов “у воды”, у священных источников или на берегах рек и озер, куда собирались обыватели и обывательницы разных сел. Начальная летопись изображает различные формы брака как разные степени люд скости, культурности русско-славянских племен. В этом отношении она ставит все племена на низкую ступень сравнительно с полянами. Описывая языческие обычаи радимичей, вятичей, северян, кривичей, она замечает, что на тех “бесовских игрищах умыкаху жены себе, с нею же что свещашеся”. Умычка и была в глазах древнего бытописателя низшей формой брака, даже его отрицанием:

  “Бращи не бываху в них”, а только умычки. Известная игра сельской молодежи обоего пола в горелки - поздний остаток этих дохристианских брачных умычек. Вражда между родами, вызывавшаяся умычкою чужеземных невест, устранялась веном, отступным, выкупом похищения невесты у ее родственников. С течением времени вено превратилось в прямую продажу невесты жениху ее родственниками по взаимному соглашению родни обоих сторон: акт населения заменялся сделкой с обрядом мирного хождения зятя (жениха, по невесту, которое тоже, как видно, сопровождалось уплатой вена). Дальнейший момент сближения родов летопись отметила у полян, уже вышедших, по ее изображению из дикого состояния, в каком оставались другие племена. Она замечает, что у полян “не хожаще зять по невесту, по привожаху вечер (приводили ее к жениху вечером, а заутра приношаху по ней, что вдадуче”, т.е. на другой день приносили вслед за ней, что давали в этих словах видят указание на приданое. Так читается это место в Лаврентьевском списке летописи.

  В Ипатьевском другое чтение: “завтра приношаху, что на ней (за нее) вдадуче”.

  Это выражение скорее говорит о вене. Значит оба чтения отметили две новые фазы в эволюции брака. Итак, хождение жениха за невестой, заменившее умычку, в свою очередь сменилось приводом невесты к жениху с получением вена или с выдачей приданого, почему законная жена в языческой Руси называлась водимою. От этих двух форм брака, хождение жениха и привода невесты, идут, по-видимому, выражения: брать замуж и выдавать замуж; язык запомнил много старины, овеянной временем с людской памяти. Умычка, вено в смысле откупа за умычку, вено как продажи невесты, хождение за невестой, привод невесты с уплатой вена и потом с выдачей приданого - все эти сменявшиеся одна другую формы брака были последовательными моментами разрушения родовых связей, подготовлявшими взаимное сближение родов. Брак размыкал род, так сказать, с обоих концов, облегчая не только выход из рода, но и приобщение к нему. Родственники жениха и невесты становились своими людьми друг для друга, свояками: свойство сделалось видом родства. Значит, брак уже в языческую пору роднил чуждые друг другу роды. В первичном нетронутом своем составе род представлял замкнутый союз, недоступный для чужаков невеста из чужого рода порывала родственную связь со своими кровными родичами, но, став женой, не роднила их с родней своего мужа. Родственные села, о которых говорит летопись, не были такими первичными союзами, они образовались из обломков рода, разрослись из отдельных дворов, на которые распадался род в эпоху расселения. Войдя в некоторые подробности о формах языческого брака у наших славян, чтобы ближе рассмотреть следы раннего ослабления у них родового союза, которое началось в эпоху расселения. Это поможет нам объяснить некоторые явления семейного права, встречаемые в древнейших наших памятниках. Здесь особенно важна последняя из перечисленных форм. Приданое служило основой отдельного имущества жены с появлением приданого началось юридическое определение положения дочери или сестры в семье ее правового отношения к семейному имуществу.

  По Русской Правде сестра при братьях не наследница: но братья обязаны устроить ее судьбу, выдать замуж, “како си могут”, с посильным приданым.

  Как накладная обязанность, которая ложится на наследство, приданое не могло быть приятным для наследников институтом. Это сказалось в одной пословице, выразительно изображающей различные чувства, возбуждаемые в членах семьи появлением зятя: “Тесть любит честь, зять любит взять, теща любит дать, а шурин глаза щурит, дать не хочет”. При отсутствии братьев, дочь - полноправная наследница отцовского имущества в землевладельческой служилой семье и сохраняет право на часть крестьянского имущества, если осталась после отца незамужней. Все отношения по наследованию заключены в тесные пределы простой семьи; наследники из боковых не предусматриваются как случайные участники в наследстве. Строя такую семью и заботливо очищая ее от остатков языческого родового союза, христианская церковь имела для этого бытовой материал, заготовленный еще в языческую пору, в браке с приданым.

  Дальнейшее изучение древнерусской письменности увеличит количество статей бросающей свет на составление Русской Правды. Видим, что систематической кодификации, из которой выходили памятники, подобные Русской Правде, предшествовала частичная выработка отдельных норм, которые потом подбирали в более или менее полные свободы или по которым перерабатывались своды, раньше составленные. Эта важная работа для истории нашего древнего права происходила в сфере церковной юрисдикции, т.е. та часть духовенства, пришлого и туземного, которая, сосредоточилась около епископских кафедр, под руководством епископов служила ближайшим орудием церковного управления и суда. Никакой другой класс русского общества не обладал тогда необходимыми для такой работы средствами, ни общеобразовательными, ни специально-юридическими. От XI и XII вв. до нас дошло несколько памятников, ярко освещающих ход этой работы.

  Переход от язычества к христианству сопряжен был с большими затруднениями для неопытных христиан и их руководителей. Подчиненные церковные правители, судьи, духовники, обращались к епископам с вопросами по делам своей компетенции, возбуждающим недопущения и получали от владык руководительные ответы. Вопросы относились большей частью к церковной практике и христианской дисциплине, но нередко касались чисто юридических предметов, церковных показаний за убийство и другие уголовные преступления, брака, развода и внебрачного сожительства.

  Пасторские правила применялись в судебной практике, становились юридическими нормами и находили себе письменное изложение в виде отдельных статей, которые записывались где приходилось. Эти рассеянные статьи потом подбирали в группы и в целые своды, иногда с новой переработкой, в более или менее измененной редакции.

  Русская Правда являлась верным отражением русской юридической действительности XI и XII вв., но отражением далеко не полным. Она воспроизводит один ряд частных юридических отношений, построенных на материальном, экономическом интересе, но в это царство материального интереса все глубже врезался новый строй юридических отношений, который созидался на ином начале, на чувстве нравственном. Эти отношения проводила в русскую жизнь церковь.

  Устав Владимира Святого определяет положение церкви в новом для нее государстве Церковь на Руси ведала тогда не только спасением душ: на нее возложено было много чисто земных забот, близко подходящих к задачам государства. Она являлась сотрудницей и нередко даже руководительницей мирской государственной власти устроения общества и поддержании государственного порядка. С одной стороны церкви была представлена широкая юрисдикция над всеми христианами, в состав которой входили дела семейные, об оскорблении нравственного чувства, о покушении на женскую честь, об обидах словом.

  Так церкви предоставлено было право устроить и блюсти порядок семейный, религиозный и нравственный.

  В Уставе Ярослава (сын Святого Владимира мы находим довольно пространный и стройный церковный судебник. Он повторяет почти те же подсудные церкви дела и мира, какие перечислены в Уставе Владимира, но сухие перечни разработаны уже в казуально расчлененные и отчетливо формулированные статьи со сложной системой наказаний и по местам с обозначением самого порядка судопроизводства. Эта система и этот порядок построены на различении и соотношении понятий греха и преступления. Грех ведает церковь, преступление - государство. Всякое преступление церковь считает грехом, но не всякий грех государство считает преступлением. Дела только греховные, без элемента преступности, судились исключительно церковной властью, по церковным законам. Сюда входили дела, нарушающие церковную заповедь: браки в близких степенях родства, развод по взаимному соглашению супругов.

  Дела греховно-преступные, в которых греховных элемент, нарушение церковного правила, соединяется с насилием, с физическим или нравственным вредом для другого, такие как нарушающие и государственный закон разбирались княжеским судьей с участием судьи церковного. К этому разряду относились дела об умычке девиц, об оскорблении женской чести словом или делом, о самовольном разводе мужа с женой по воле первого без вины последней, о нарушении супружеской верности.

  Церковный суд, как он описан Ярославовым уставом, углублял понятие о преступлении, вносил в право и другое существенно новое. Здесь, во-первых, он значительно расширял область вменяемости. Почти вся его общая компетенция, простиравшаяся на всех верующих и жизнь семейную, религиозную и нравственную, составилась из дел, которые не вменял или не предусматривал древний юридический обычай: таковы умычка, оскорбление словом (обзывание женщин позорным словом). Установление этих видов оскорбления словом было первым опытом пробуждения в крещеном язычнике чувства уважения к нравственному достоинству личности человека.