“Право есть искусство оперировать понятиями доброй совести и справедливости” [1] .
З. М. Черниловский
Приобретательная давность (usucapio), ныне признанная отечественным законодателем в качестве полноценного способа приобретения права собственности, призвана устранять неопределенность, возникающую в гражданском обороте вследствии длительного нахождения вещи у лица, не обладающего на нее каким-либо титулом. Ранее правопорядок отрицательно относился к данному институту как мало соответствующему сущности советского гражданского права [2] , несмотря на то, что ряд специалистов, среди которых в год 80-летия юридического факультета ИГУ уместно упомянуть проф. Б.Б. Черепахина [3] , аргументировали необходимость его принятия [4] . Сегодня, когда дозволение субъектам гражданского права приобретать имущество по давности владения стало возможным вследствие отказа от презумпции права государственной собственности на спорное имущество, четко сформулированной в постановлении Пленума Верховного Суда РСФСР от 29 июня 1925 г.: “Всякое спорное имущество на территории РСФСР является государственным , пока не установлено противоположное, иначе при отсутствии у нас института приобретательной давности, значительное количество имущества оставалось бы ничьей собственностью...” [5] , институт приобретательной давности закреплен в ст. 234 ГК РФ и задачей правовой науки является его догматическое изучение как для лучшего понимания и применения нормативных предписаний при решении конкретных гражданских дел, так и для обучения юристов - практиков.
Одним из условий возникновения права собственности в силу приобретательной давности является добросовестный характер владения вещью. Это правило предоставляет правоприменителю значительные дискреционные пол-номочия, поскольку содержит термин “добро-совестность”, относящийся, скорее, к области морального, а не правового регулирования. Возможность опираться на формулировки социального и этического содержания, такие как “разумный срок”, “добрые нравы”, “рачительный хозяин”, “должная степень заботливости и осмотрительности” , “добросовестный плательщик” и т. п., отвечает потребности судить по справедливости, “по правде”, которая, как известно, не вмещается в “ формы узкие юридических начал”, дает шанс учесть сложные и многообразные оттенки поведения участников правоотношений, зачастую не укладывающегося в рамки нормативных конструкций. Однако, известно, что в Византии, царстве взяточничества чиновников и лицеприятия судебных инстанций, эта возможность оборачивалась своей другой стороной и приводила к большей несправедливости, нежели императивные указания законодателя [6] . Дабы благие намерения российского законодателя, включившего в новый ГК “каучуковые” новеллы, не привели правоприменителя в “ад”, необходимо попытаться установить, если не точный смысл термина “ добросовестность”, то хотя бы критерии его установления, в том числе и в норме , зафиксированной в п. 1 ст. 234.
Впервые правило о приобретательной давности было установлено современным законодателем в Законе РСФСР “ О собственности в РСФСР”. Комментируя п. 3 ст. 7 Закона, проф. Е. А. Суханов и проф. Ю.К. Толстой, указывали , что добросовестным является тот фактический владелец вещи, который не знает и не должен знать о незаконности своего владения, т. е. об отсутствии у него юридического титула на вещь [7] . Очевидно, что при этом ученые учитывали абзац 2 п. 1 ст. 30 названного Закона, где содержалось традиционное определение добросовестного приобретателя как субъекта, который не знал и не мог знать о том, что приобретает вещь у лица, не имеющего права на ее отчуждение, руководствуясь правилом толкования, в соответствии с которым следует исходить “из предположения, что законодатель последовательно придерживается однозначного употребления слов и выражений в одном и том же акте” [8] . В подтверждение правильности представления о тождественности добросовестности приобретателя имущества по давности владения (узукапиента) и добросовестности приобретателя имущества - ответчика по виндикационному иску можно сослаться и на авторитет римской юриспруденции, требующей “чтобы владелец приобрел вещь на основании какого-либо правомерного титула- justo titilo ( например, pro emptore, pro donato и т. д. ), добросовестно - bona fides, то есть чтобы он в момент приобретения не знал , что вещь чужая” [9] . В тоже время подобное толкование не способствовало в полной мере достижению эффекта, к которому стремился законодатель, когда вводил в действие новеллу о приобретательной давности, поскольку основой usucapio является представление о том, что собственник должен заботиться о своей вещи и выполнять обязанности, которые общественный строй связывает с понятием права собственности: если собственник не может их исполнять, т.к. утратил вещь, то у фактического владельца возникает возможность приобрести на нее право собственности [10] . Между тем, ст. 7 Закона о собственности, ст. 50 Основ 1991 г. требовали, как требует и в настоящее время ст. 234 ГК 1994 г., добросовестности владения не только в момент приобретения имущества, но и на протяжении всего времени фактического владения, следуя традиции канонического, а не римского права, согласно которому, если добросовестный приобретатель в дальнейшем узнает, что приобрел вещь у лица, не имеющего права на ее отчуждение, usucapio тем не менее продолжается (“mala fides superuenenies non nocet” - “последующая недобросовестность не вредит правильно начатой usucapio”) [11] . Таким образом, если придерживаться традиционного взгляда на добросовестное владение как владение при котором обладатель вещи не знает и не может знать о том, что не обладает правом собственности на вещь, то следует прийти к неприемлемому выводу о том, что выигравшему дело ответчику по виндикационному иску необходимо отказать в приобретении права собственности на предмет спора в порядке приобретательной давности, т. к. в момент предъявления иска он узнал, что не является собственником вещи. Здесь необходимо отметить, что в цивилистической доктрине распространен взгляд, согласно которому у добросовестного приобретателя возникает право собственности в случаях, когда ст. 302 ГК РФ не позволяет истребовать у него имущество, а предыдущий обладатель прав на него более не признается его собственником: “Когда закон не допускает истребования имущества от добросовестного его приобретателя, он тем самым признает за ним право собственности на эту вещь” [12] . Отсутствие в российском законодательстве правила аналогичного норме § 932 Германского Гражданского уложения заставляет сомневаться в обоснованности процитированного положения, тем более, что в соответствии с п. 4 ст. 234 ГК 1994 г. течение usucapio в отношении вещи, которая может быть изъята посредством виндикационного иска, начинается не ранее истечения срока исковой давности по соответствующему требованию. Чаще всего добросовестный приобретатель получает чужое имущество в результате невиновного совершения недействительной сделки, которая как правильно указывает В. В. Витрянский: “С момента ее заключения не порождает никаких правовых последствий, а стало быть и титула собственника у добросовестного приобретателя” [13] . Совокупность приведенных положений позволяет прийти к выводу, что утративший надежду на возвращение своей вещи по виндикационному иску истец продолжает оставаться ее собственником на всем протяжении давностного владения добросовестного приобретателя. Вероятно, что одним из первых к выводу, о том, что добросовестность приобретателя имущества по давности - это не только добросовестность приобретателя имущества по установленному законом основанию, пришел проф. Е. А. Суханов, который на страницах учебника, написанного на основе гражданского законодательства переходного периода, с одной стороны, характеризовал добросовестного владельца, как владельца, который не знает и не может знать, что не является собственником , а с другой стороны, отмечал, что с введением института приобретательной давности в гражданское законодательство России предложение проф. А. П. Сергеева о введении в гражданское законодательство такого способа приобретения права собственности как завладение бесхозяйным имуществом [14] , вероятно, утратило свою актуальность [15] .Нетрудно заметить, что приведенные выше положения учебника 1993 г. противоречат друг другу и, следовательно, не могут быть истинными одновременно. Коллекционер, нашедший заветный для него бесхозяйный предмет, знает, что не является собственником брошенной или утраченной кем-то вещи. Если добросовестный владелец есть владелец, который искренне считает себя собственником, то коллекционер не может приобрести право собственности на желанный для него предмет в порядке приобретательной давности. Вместе с тем, включая в Закон о собственности, а также в Основы 1991 новеллы о приобретении имущества по давности владения, законодатель имел ввиду и интересы коллекционеров, и иных субъектов оборота, завладевших бесхозяйным имуществом [16] . Таким образом, следует признать, что добросовестность приобретателя имущества в собственность по давности владения, т. е. добросовестность узукапиента, не всегда тождественна добросовестности приобретателя имущества от неуправомоченного отчуждателя . После введения в действие части первой нового Гражданского кодекса должны исчезнуть сомнения в обоснованности только что высказанного положения. В соответствии с абзацем 3 п. 3 ст. 225 ГК бесхозяйная недвижимая вещь, не признанная по решению суда поступившей в муниципальную собственность может быть приобретена в собственность в силу приобретательной давности. Между тем , п. 1 той же статьи полагает бесхозяйной вещь, не имеющую собственника, вещь, собственник которой неизвестен либо вещь, от права собственности на которую собственник отказался. Если добросовестность является обязательным условием приобретения имущества в силу приобретательной давности, то, следовательно, давностным владельцем может быть не только лицо, которое не знало и не должно было знать, что приобретает вещь у неуправомоченного отчуждателя, но и лицо, завладевшее бесхозяйной вещью. Сказанное можно проиллюстрировать следующим примером из практики одного из судов г. Иркутска. Гражданка С. обратилась с заявлением “о признании факта приобретения права собственности на жилой дом в силу приобретательной давности”. В обоснование своих требований С. указала, что жилой дом , в котором она проживает в настоящее время, принадлежал на праве собственности гражданину Р., поселившему С. в своем доме, после вступления в брак с ее матерью. Мать С. умерла более 20 лет назад , со дня смерти не имевшего наследников отчима прошло более 16 лет. С тех пор С. владеет жилым домом от собственного имени, относится к нему как своему собственному. Решением суда заявление гражданки С. было удовлетворено. Орган юстиции зарегистрировал право собственности С. на дом. В данном случае, гражданка не совершила каких -либо действий в момент начала своего владения домом, которые бы поставили под сомнение ее добросовестность. Ее поведение является безупречным с точки зрения общественной морали, но разумеется, добросовестность заявительницы не является той добросовестностью, о которой идет речь в ст. 302 ГК, поскольку в момент начала своего владения она должна была знать, что не является наследником Р. по закону. Правильность решения суда по заявлению гражданки С. не вызывает сомнений. Разумеется, формулировка ее требования, заявленного в порядке особого производства, страдает неточностью, поскольку признание права собственности осуществляется в порядке искового производства, фактически гражданка просила суд установить факт добросовестного, открытого и непрерывного владения как своим собственным не принадлежащим ей жилым домом в течение 15 лет [17] . Рассматривая дело, суд принял во внимание, что по буквальному смыслу п. 3 ст. 225 ГК РФ бесхозяйная недвижимая вещь может быть приобретена в собственность в порядке приобретательной давности лишь после того как суд откажет в удовлетворении требования о признании права муниципальной собственности на данную вещь, однако, установив, что орган, уполномоченный управлять муниципальным имуществом, не обращался с заявлением о принятии жилого дома на учет в качестве бесхозяйного и не возражает против признания права собственности гражданки С. на данный объект, удовлетворил требование заявительницы. Между тем, в ст. 306 и ст. 329 ГПК РСФСР содержатся правила о том, что не может быть отменено правильное по существу постановление суда по одним лишь формальным соображениям.Вероятно, что обоснованность судебного решения по заявлению гражданки С., в части установления факта ее добросовестности, должен поддержать и проф. Е. А. Суханов, указывающий в одном из последних учебников: “ Для приобретения права собственности на вещь по давности фактического владения ею в соответствии с правилами ст. 234 ГК прежде всего необходимо владеть ею добросовестно. Следовательно, фактический владелец не должен быть, например, похитителем или иным лицом, умышленно завладевшим чужим имуществом помимо воли собственника” [18] .Русское дореволюционное законодательство не связывало давностное владение с добросовестностью его субъекта. Ст. 533 ч. 1 т. X Свода Законов Российской империи вслед за ст. 2229 Французского гражданского кодекса гласила : “Спокойное , бесспорное и непрерывное владение в виде собственности превращается в право собственности , когда оно продолжится в течение установленной законом давности”. Одни юристы, не найдя в тексте прямого указания на требование добросовестности, пытались толковать термин “спокойствие” в смысле душевного спокойствия (выделено мной - В.Н.),т.е. добросовестности лица, владеющего чужим имуществом, в то время как в действительности законодатель имел ввиду фактическое спокойствие владения, отграничивая его от спокойствия юридического - бесспорности, другие, полагавшие приобретение права собственности со стороны недобросовестного владельца предосудительным для общественного быта (выделено мной - В. Н.), желали видеть указание закона на добросовестность давностного владельца в условии владения в виде собственности, в то время как законодатель имел ввиду владение от собственного имени [19] .Несмотря на то, что попытки дореволюционных правоведов, находившихся под сильным влиянием римского и канонического права, отыскать требование добросовестности в ст. 533 ч. 1 т. 10 Свода Законов не увенчались успехом, в их рассуждениях имеется рациональное зерно. Представляется, что для приобретения по давности, необходимо убеждение узукапиента, что он приобретает вещь честно и по праву, иными словами, владеющее чужой вещью лицо должно быть уверено в том, что его поведение соответствует господствующему в обществе правосознанию, оно должно испытывать душевное спокойствие (субъективный критерий), с другой стороны, его фактическое владение не принадлежащим ему имуществом не должно вызывать протест со стороны господствующих в обществе представлений о должном и не должном, т. е. не являться предосудительным с точки зрения общественного быта (объективный критерий). По мнению автора настоящей статьи, таким образом, добросовестным узукапиентом можно признать лишь то лицо, фактическое владение которого одновременно соответствует двум названным выше критериям. Разумеется, представление о добросовестности владения, т. е. о душевном спокойствии узукапиента и соответствии его поведения правосознанию народа, может сложиться у суда лишь на основе анализа обстоятельств, при которых узукапиент завладел вещью, отношения окружающих к фактическому владению, изучения репутации узукапиента и его личности, если узукапиент является гражданином и др. Не случайно, К. Маркс писал: “Лишь постольку, поскольку я проявляю себя, поскольку я вступаю в область действительности, - я вступаю в сферу, подвластную законодателю. Помимо своих действий я совершенно не существую для закона, совершенно не являюсь его объектом” [20] . Разумеется, другая сторона в процессе, третьи лица, участвующий в деле прокурор и иные участники процесса вправе давать суду объяснения, представлять иные доказательства, свидетельствующие о добросовестности или недобросовестности фактического владельца.Поскольку правила ч. 3 ст. 10 ГК РФ, закрепляющей презумпцию добросовестности участников гражданских правоотношений, применяются только в тех случаях, когда закон ставит защиту гражданских прав в зависимость от осуществления этих прав разумно и добросовестно, можно предположить, что положение, согласно которому “участник гражданского правоотношения признается добросовестным, а доказывать его недобросовестность должен тот, кто с такими действиями связывает определенные юридические последствия” [21] , применимо лишь в исковом, но не в особом производстве, т. к. в последнем лицо не ищет у суда защиты своего права, а просит суд установить факт, имеющий юридическое значение. Другими словами, узукапиент, желающий приобрести право собственности по давности владения в порядке особого производства, должен убедить суд в своей добросовестности, т. е. в том, что его поведение как во время приобретения вещи, так и на всем протяжении владения не было предосудительным, с точки зрения народного правосознания и свидетельствует о его душевном спокойствии. Известно, что всякое судебное решение по гражданскому делу “формируется под воздействием нескольких факторов: а) нормы права, регулирующей данный вид отношений; б) фактических отношений сложившихся между участниками правоотношения; в) правосознания лиц, рассматривающих конкретное дело ..” [22] . Поскольку ни одно из представленных доказательств не имеет для суда заранее установленной силы, на внутреннее убеждение судьи, принимающего решение по делу об установлении факта добросовестного владения имуществом или по делу о признании права собственности на имущество, приобретенного в порядке приобретательной давности, о добросовестности или недобросовестности узукапиента, будет влиять его собственное правосознание, в котором, несмотря на юридического образование, несомненно, отражается народное правосознание, формирующееся под влиянием не мифических, пригодных для “всех времен и народов”, “общечеловеческих ценностях”, а под влиянием реальных потребностей гражданского оборота. Если судебное решение будет соответствовать народным представлениям о должном и не должном поведении, о добросовестном и недобросовестном владении, то при соответствии материалам дела оно будет законным, т. к. будет соответствовать воле народа как единого целого, народа, являющегося единственным источником публичной, в том числе и судебной, власти в нашей стране. Критика традиционного понимания содержания понятия добросовестного субъекта как лица, который “ не знал и не мог знать”, не умаляет разъяснений специалистов, рекомендующих руководствоваться положением ст. 302 ГК РФ во всех случаях, когда законодатель использует термин “добросовестность”. Предписание ст. 302 действительно необходимо применять, когда законодатель использует данный термин, но не расшифровывает его, однако при этом правоприменитель должен учитывать и правило п. 1 ст. 6 российского ГК , в соответствии с которым аналогия закона применяется, если это не противоречит существу ( выделено мной - В. Н.) гражданскоправового отношения. В подтверждение сказанного можно сослаться на авторитет проф. М. И. Брагинского, указывающего, что разъяснением “не знал и не мог знать” следует руководствоваться по возможности [23] (выделено мной - В. Н.). В тех же случаях, когда невозможно применить аналогию закона, например, когда ее применение способно перевернуть общественные представления о справедливости, содержание термина “добросовестность” правоприменитель должен устанавливать руководствуясь п.2 ст. 6 ГК РФ.
Таким образом, позиция законодателя, избравшего путь “квалифицированного молчания” и не определившего каким - либо образом понятие добросовестности узакапиента, является правильной. Здесь имеет место как раз тот случай, о котором германский цивилист Фр. Бернгефт писал: “Определения часто бывают неверными вследствие трудности найти подходящее выражение" [24] . Отыскать содержание данного понятия - задача судебной практики, которая должна руководствоваться словами римского юриста Эмилия Павла: "Не из (отвлеченного) правила (regula) выводится право, но из существующего права должно быть создано правило” (D.50.17.1) [25] , что означает, как указывал проф. И. С. Перетерский : “Право реально существующее должно быть основанием выработки общих правил” [26] . Автор надеется, что указанные в настоящей статье критерии помогут правоприменителю в поиске истины. Нормы Гражданского кодекса РФ, содержащие в себе термин ”добросовестность”, за исключением ст. 302, являются правилами неопределенного, эластичного содержания, смысл формулировок которых должен устанавливаться судом отдельно для каждого конкретного случая. Если бы российский законодатель понимал под добросовестным фактическим владением владение лица, которое не знает и не должно знать об отсутствии у него какого-либо правового основания владения вещью, то об этом имелось бы прямое указание в законе, например, как в ст. 302 ГК РФ или же в ст. 155 ГК Литовской ССР, которая устанавливала, что спецификатор становится собственником вещи, изготовленной из чужого материала, если ее стоимость превышает стоимость материала, а спецификатор не знал и не должен был знать о том, что материал принадлежал другому лицу. Проф. Ю. К. Толстой указывал, что в конкретных случаях данная норма может оказаться несправедливой: “Если, например, художник в порыве вдохновения использует чужой холст для написания картины и создает шедевр, то было бы несправедливо, исходя из того, что художник знал об использовании чужого холста, признавать право собственности на картину за собственником холста” [27] . Поскольку ст. 220 ГК РФ , в отличие от ст. 155 ГК Литовской ССР, не связывает добросовестность спецификатора с его незнанием об использовании чужого материала, российский суд, исходя из того, что “ сущность справедливости состоит в неодинаковом обхождении с неодинаковыми людьми” [28] , должен признать право собственности на картину за художником, создавшим шедевр, поскольку он является добросовестным [29] (выделено мной -В. Н.), в отличие от лица, не способного к созданию шедевра, ведь “ хороший судья выносит решение по разному, в зависимости от лиц и обстоятельств” (Bonus ivdex varie ex personis causisque constituet - Cels.,3 diq., D. 6, 1., 38) [30] . Другими словами, отечественные суды, когда позволяет закон, должны поступать подобно судам США, которые, выработав норму, согласно которой собственник вещи вправе ее истребовать от спецификатора, когда тот завладел вещью без законных оснований в любом случае, и не обязан к возмещению правонарушителю стоимости его труда, если только спецификатор не полагал себя собственником вещи.
[1] Слова З. М. Черниловского, приписываемые им Цельзу (см.: Черниловский З.М. Римское частное право: Элементарный курс. М. : Новый Юрист, 1997. С. 150) являются весьма вольным переводом высказывания известного выражения римского юриста. Ср.,напр.: Томсинов В. А. Юриспруденция в Древнем Риме (классический период) // Вестн. Московск. ун-та. Сер. 11 “Право”. 1995. № 2. С. 44.
[2] См.: Калмыков Ю. Х. Принцип всемерной охраны социалистической собственности в гражданском праве. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1987. С.77-78.
[3] Выпускник Казанского университета Б.Б. Черепахин служил в личной охране А. В. Колчака, санкционировавшего открытие Иркутского университета. В начале 20-х годов Б.Б. Черепахин начал творческую деятельность на юридическом факультете ИГУ. С именем Б. Б. Черепахина связано развитие цивилистической мысли в Иркутске, Саратове, Свердловске и Ленинграде.
[4] См., напр.: Черепахин Б. Б. Приобретение права собственности по давности владения // Сов. гос. и право. 1940. .№ 4. С.51-61.
[5] Цит. по кн. : Калмыков Ю. Х. Принцип всемерной охраны социалистической собственности в гражданском праве. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1987. С. 73.
[6] См.: Липшиц Е. А. Право и суд в Византии в IV - VIII вв. Л., 1976. С. 168.
[7] См.: Суханов Е. А. Российский закон о собственности: Научно-практический комментарий. М.: Изд-во БЕК, 1993. С. 53.; Толстой Ю.К. Приобретательная давность // Правоведение. 1992. № 4. С. 25.
[8] См.: Черданцев А. Ф. Толкование советского права. М.: Юрид. лит., 1979. С. 41; Необходимо отметить, что Е. А. Каткова прямо указывала, что поскольку ни ст. 7 Закона о собственности, ни ст. 50 Основ гражданского законодательства 1991 г. не содержат определения понятия добросовестности, следует обратиться к ст. 152 ГК 1964 г., по аналогии с которой “добросо-вестность владельца характеризуется двумя критериями: не знал и не должен был знать”. См.: Каткова Е. А. Приобретательная давность в гражданском праве России. Иркутск: ИГЭА, 1994. С. 16.
[9] См.: Покровский И. А. История римского права. Вступит. статья, переводы с лат., научн. ред. и коммент. А. Д. Рудокваса. СПб.: Издательско-торговый дом “Летний Сад”, 1998. С.332-333.
[10] См.: Бартошек М. Римское право: ( Понятия, термины, определения): Пер. с чешск. М.: Юрид. лит., 1989.- С. 320.
[11] Cм.: Дождев Д. В. Римское частное право: Учебник для вузов. Под ред. В.С. Нерсесянца. М.: Издательская группа “Инфра-М-Норма”,1996. С. 369.
[12] См., напр.: Белов В.А. Защита интересов добросовестного приобретателя ценной бумаги // Законодательство. 1997. № 6. С. 34.
[13] См.: Брагинский М. И., Витрянский В. В. Договорное право: Общие положения. М.: Изд-во “Статут”, 1997. С. 654.
[14] См.: Сергеев А. П. Гражданско-правовая охрана культурных ценностей в СССР. Л.: Изд-во Ленинградск. ун-та, 1986. С. 110.
[15] См.: Гражданское право. В 2-х т. Т. 1: Учебник / Под ред. Е. А. Суханова. М. : Изд-во БЕК. 1993. С. 206.
[16] Выступая на совместном заседании Совета Союза и Совета Национальностей Верховного Совета СССР при обсуждении Основ гражданского законодательства 21 марта 1991 г. Ю. Х. Калмыков охарактеризовал объект приобретательной давности как никому не принадлежащее имущество. См.: Калмыков Ю. Х. Избранное: Труды. Статьи. Выступления. М.: Статут, 1998. С. 125.
[17] Вопреки закону отдельные суды рассматривают перечень, установленный ст. 247 ГПК РСФСР как исчерпывающий. Не случайно О. Ю. Косова указывает, что: “Согласно ст. 247 ГПК РСФСР в особом производстве, в принципе, может быть установлен любой факт, имеющий юридическое значение, если законодательством не предусмотрен иной порядок его установления. На это обращалось внимание судов постановлением № 9 Пленума Верховного Суда от 21 июня 1985 г. “ О судебной практике по делам об установлении фактов, имеющих юридическое значение”. См.: Косова О. Установление факта происхождения ребенка в особом судопроизводстве // Российская юстиция. 1998. № 1.
[18] См.: Гражданское право: В 2-х т. Т. 1.: Учебник / Отв. ред. проф. Е. А. Суханов. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Изд-во БЕК.,1998. С. 498. См., также: Комментарий части первой Гражданского кодекса Российской Федерации для предпринимателей. М.: Фонд “Правовая культура”, 1995. С. 244.
[19] См.: Васьковский Е. В. Руководство к толкованию и применению законов. Для начинающих юристов. М.: Юридическое бюро “ ГОРОДЕЦ” , 1997. С. 93-94.
[20] См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1. С. 14.
[21] См.: Веденеев Е. Ю. Роль презумпций в гражданском праве, арбитражном и гражданском судопроизводстве // Гос. и право. 1998. № 2. С. 45.
[22] См.: Стоякин Г. Я. Роль судебной практики в формировании гражданского правоотношения // Актуальные проблемы гражданского права. Свердловск, 1986. С. 50.
[23] См.: Брагинский М. И., Витрянский В.В. Указ. соч. С. 112.
[24] Цит. по кн.: Савельев В. А. Гражданский Кодекс Германии ( история, система, институты): Учеб. пособие. 2- изд. перераб. и доп. М.: Юрист, 1994. С. 20.
[25] Цит. по кн.: Перетерский И.С. Дигесты Юстиниана. М., 1956. С.69.
[26] Перетерский И.С. Указ. соч. С.69.
[27] Советское гражданское право. Т.1. Л.: Изд-во Ленинградск. ун-та, 1971. С.245-246.
[28] Ильин И. А. Собрание сочинений: В 10 т. Т. 3. М: Русская книга, 1994. С.147.
[29] Любопытно, что проф. О. С. Иоффе полагал возможным признавать за спецификатором право собственности на вещь, созданную из чужого материала, если он не проявил особой злостности. (См.: Иоффе О. С. Советское гражданское право. (Курс лекций). Общая часть. Право собственности. Общее учение об обязательствах. Л., 1958. С. 292.) A priori можно предположить, что О. С. Иоффе не мог согласиться с признанием права собственности за недобросовестным лицом, следовательно, мэтр полагал добросовестным спецификатора, не отличившегося особой злостностью при присвоении и переработке чужого материала.
[30] Цит. по кн.: Дождев Д. В. Указ. соч. С. 355.